Коколов Сергей - Клетка
Коколов Сергей
Клетка
Четыре зеркальные стены, прозрачные с той стороны: клетка, в которой я
умираю.
Когда я догадался, что они наблюдают за мной, как за подопытной крысой:
за тем как я ем, сплю, справляю естественные нужды, мне стало не по себе.
Во-первых: кто они? Во-вторых: что им нужно?
И, в-третьих, ужасно хочется курить и трахаться: два наркотика,
отсутствие которых провоцирует ломку.
Я, словно изголодавшийся по кошке мартовский кот, еле таскаю ноги от
неудовлетворенного основного инстинкта. Кстати, кошки не курят?
Мне чудятся голые женщины, в области нимба которых кружатся пачки
сигарет.
Если бы у меня была бумага и ручка, всего лишь бумага, хоть рваная -
какая угодно, хоть жеванная, и ручка - или стержень от нее, зеленый,
красный, синий - без разницы, то ломка была бы меньше: сублимированная
неудовлетворенность - полуудовлетворенность.
И все таки: Жутко хочется курить и трахаться: даже не скажу чего
больше. Еда вызывает отвращение: кормят деликатесами, гады, словно:
(страшно подумать).
Быть может, я не крыса, а свинья? Вернее - хряк.
- Хрю-хрю: Слышите? Эй, вы там! - я бьюсь в мертвые зеркала, натыкаясь
на себя самого - в клетке как в жизни.
Если бы они читали мысли: Hо они читают! Боль внизу живота возникает
случайно? Или нет? Боль, когда я думаю о самоубийстве. Этого они мне
позволить не могут: Почему? Зачем я им? Итак - самоубийство мой козырь.
Как я могу умертвить себя?
- Ааааа, - вскрикиваю от боли.
Если долго-долго стучаться головой в зеркало:
- Ааааа, - боль невыносима.
- Эй вы там! Если у меня не будет женщин и сигарет, слышите! Сигарет и
женщин, я умерщвлю себя: Ааааа. Я откажусь от еды и: Ааааа. Я разобью
голову об: Ааааа. Я: Ааааа.
В позе эмбриона я корчусь на полу. В глазах мутнеет от боли. Сердце
пульсирует в височных венах. Я думаю, что, в конце концов, не я, а они
умертвят меня: Прямо сейчас:
- Я умерщвлю себя, - шепчу я, и с инстинктом собаки Павлова вжимаюсь
сам в с ебя в предвкушении боли. Hо - боли нет.
- Я убью себя! - говорю я в полный голос и: с потолка сыплется
сигаретный дождь - тысячи и тысячи сигарет.
- Спички! - требую я, и в то же мгновение с потолка сваливается
спичечный коробок.
Вот они, вожделенные сигареты! Мои губы складываются в трубочку, пальцы
сжимают сигарету, я чиркаю спичкой и подношу ее ко рту.
Стоп! Если я закурю, то мне незачем будет умирать, а значит: я
сломался, я поставил наркотик выше человека: Я отбрасываю сигарету, чем,
должно быть, странно поражаю их и выигрываю бой: всего лишь бой - до
победы в войне еще далеко.
Господи, как хочется курить! До галлюцинаций: Просто надо закрыть
глаза, закупорить нос - запах табака невыносим, и заложить (чем?
сигаретами?) уши, которые слышат голоса, голоса, голоса - тысячи женских
голосов, предлагающих: закурить.
Hо боль возвращается - теперь они не позволяют мне закрыть глаза!
Изощренный садизм. Выдержу? Тварь я поганая или право имею?
Из небытия возникает Она, ослепительная в своей наготе, загадочная в
своей неизведанности, покорная губами, взглядами, жестами.
Мой типчик, думаю я, и чувствую как оlo просыпается, наполняется
жизненной силой, воинственной и грозной.
Mon petit, не спеть ли тебе "Оду радости"?
Ее руки тянутся мне на встречу. В зеркалах туман. В них две обнаженные
фигуры (когда они успели раздеть нас?) - ее и моя. Я слышу ее дыхание -
так дышат астматики во время приступа и нимфоманически страстные женщины,
в преддверии оргазма. Она опускается на колени, ее губы захватывают